Невозможная исповедь
(быль)
конец 20 в. и начало 21 в.
I
Было душно в каюте и тесно.
Били льдины по дну корабля
И казалось, что вот, вот треснет
И терпенье, и смелость моя,
Я ушёл, там где море и звёзды,
Я на палубе свился как кот
И казалось из досок создан,
Мой корабль, словно маленький плот.
Содрогалось могучее тело,
Я ж планеты лениво считал,
Это было бессмысленным делом,
За которым меня он застал.
Я услышал, он кашляет рядом,
Потянуло дымком сигарет
И каким-то восточным обрядом *
Словно пением с минарет.
Он сказал, обращаясь с акцентом:
-Звёзды все ты не сможешь считать,
Это космос, а не проценты,
А его, нам не скоро понять.
-Говорят – ты поэт и художник,
Я давно наблюдая тебя,
Видел, молишься, знать не безбожник,
Обращаешься к людям любя.
-Я хочу предложить тебе тему,
О которой не в силах молчать.
Ты используй её как схему,
Чтобы каждый смог правду понять.
-Сядь поближе, кури, если хочешь,
Только просьба, молчи, не встревай,
Не поверишь, беги, что есть мочи,
Но кинжал свой не доставай.
-Но я здесь не имею кинжала…
-Помолчи, я язык твой имел ввиду,
Закури, и начнем всё с начала.
Я поведать хочу беду.
Я уселся удобней в шезлонге,
В лунном свете блестели глаза,
Было время ещё до Гонконга,
Чтоб успеть мне о многом сказать.
Он молчал, опустившись к коленям
Лишь дышал, словно загнанный волк
Я хотел попросить прощенья,
Сомневаясь, что будет здесь толк.
Он отдал мне восточные чётки,
Те, что я не успел разглядеть,
Разогнулся и начал так чётко,
Видно было – хотелось успеть.
II
Проскочили года не заметно.
До сих пор не забыть мне рассказ.
Обещал я и клялся заветно,
Что дойдёт эта встреча до вас.
То случилось в Восточной Европе,
Место точное он не назвал.
Ни имён, ни фамилий, ни копий,
Впрочем, вскоре я сам всё узнал.
Я спешу, это дело чести.
Забегаю вперёд впопыхах.
На рассвете я видел их вместе,
Только в разных, закрытых гробах.
Их спускали крюками на берег,
Кто-то кепку снимал не крестясь,
Только мне не хотелося верить,
Пока сам не услышал в «Вестях».
Больше ждать колебаться не смею.
Расскажу, что услышал тогда
Расскажу о любви как умею
Необычной и злой как беда.
III
Там в далёкой стране Хазбияра
(о которой легенды молчат)
Где законы блюли янычары,
Жил он с дочкой своей на плечах.
После мора, разрух и погромов,
После жёстких кровавых ночей,
Ни семьи не осталось, ни крова,
Только свет синеглазых очей.
Этот свет был дороже чести,
Заменял он друзей и жену,
Шли земною тропою вместе,
Сквозь реформы и даже войну.
IV
Расцветала малышка быстро,
Пышный стан, светло-русый тон,
Была доброй, весёлой и чистой,
Соблюдала лишь папин закон.
И вертелись вокруг джигиты.
Папа строго следил любя,
Даже старые волокиты
Предлагали свой дом и себя.
Только папа был лучшим из лучших.
И она не скрывала любовь.
И однажды, использовав случай,
Всё смешалось и совесть и кровь.
V
Годы шли, был он словно из тверди,
Рядом с ним как, волшебный цветок,
Расцветала прекрасная леди,
Лишь пред папой снимая платок.
И любуясь её пышным телом,
Закипая в любовных страстях,
Он не раз между страстью и делом,
Обращался к духовным властям.
Бог молчал, но наказывал строго,
В лазаретах лежал он больным.
И не раз смерть была у порога,
Постояв, уходила к иным.
Её нежность, душа и ласки,
Беспредельная к телу любовь,
Всё казалось волшебною сказкой,
Против веры смешалась и кровь.
И однажды не выдержав схватки –
Этой кровной, жестокой войны,
Он на исповедь в храм без оглядки
Убежал, чтоб не помнить вины.
И какой-то святоша паскудный,
Мельком глянул, спросил впопыхах:
-Что ты прешься, как кот приблудный,
Хочешь каяться в мерзких грехах?
А вокруг любопытные лица
Напряглись, чтоб услышать рассказ,
Он был горд, но молчал как девица,
Только слёзы катились из глаз.
Дни и ночи, наполнив страстями,
Он пытался забыться в грехе,
Больше он не встречался с «властями»,
Напивался как лошадь в сохе.
Она молча сносила упрёки,
С рук кормила, смотрела любя,
Целовала и губы, и щёки,
Отрывая кусок от себя.
Он пытался её оставить,
Умереть, растворившись во сне,
Иль в далёкие страны отправить,
В те, что ближе к цветущей весне.
VI
Но однажды, когда он очнулся,
Свыкся с мыслью о ней и себе.
Чисто выбрился, к ней прикоснулся,
И сказал: - Я женюсь на тебе.
Нет! Это я за тебя замуж выйду.
Она смело смотрела в глаза,
И немного смутившись для виду,
Скрылась в пышных своих волосах.
Они долго в смятеньи молчали,
А потом по капризу её,
Дали клятву, на ней расписались
И запрятали грех под бельё.
VII
Ещё долго страдания длились,
Те, что трудно любовью назвать,
Но однажды они прекратились,
Он решил – с этим надо кончать!
Рассказал ей, что больше не может,
Жить с любовью в грехе пополам,
Мучит совесть и душу гложет
И свалился к девичьим ногам.
VIII
Ночь прошла и луна уходила,
Он молился тайком у окна,
Что-то вдруг намахнуло могилой,
И упала бутылка вина.
В той стране этот знак был бедою,
Словно кровь разливалось вино,
Он в покои рванулся стрелою,
Аж в глазах стало резко темно.
Описать я не в силах такое,
Эта повесть о странной любви,
То, что он обнаружил в покоях,
Было дочкой, лежащей в крови.
IX
Я не стану описывать дальше,
То, что сам не сумею понять,
Отступлю от обыденной фальши,
Чтоб потом на себя не пенять.
X
Далеко за морским горизонтом,
Отражаясь в бегущих волнах,
Яркий краешек вечного солнца,
Показался в чужих берегах.
Разглядел я лицо молодое,
А в глазах бесконечна печаль,
Был покрыт он седой бородою,
Я подобных людей не встречал!
Он поднялся, слегка улыбнулся,
Прикоснулся горячей рукой,
Уходя на меня оглянулся,
Будто обдал смертельной тоской.
Он ушёл очень быстрой походкой,
Ярким пламенем вспыхнул кинжал,
Не успел я вернуть ему чётки,
Даже в след ничего не сказал.
У конца пароходного трапа,
Смуглый парень меня поджидал:
«Это вам небольшая оплата»
И конверт ярко-жёлтый отдал.
XI
Я давно написал эту повесть,
Что-то в ней беспокоит меня,
И не то, чтобы мучает совесть,
Просто силюсь о многом понять.
Как случилось, что сильный мужчина,
Так поддался на грешную плоть?
Может быть в этом была причина,
Может быть причинённая злость?
Нет, пожалуй, ни то, ни другое,
Обстоятельств стеченье не в счёт,
Ведь они так решили обое,
А любовь, как известно не ждёт.
Кто сказал, что запрет этот страшный?
Кто внушил им покончить с собой?
Вот вопрос для меня очень важный,
Ну, а если б такое со мной…?
И ещё. Тот конверт ярко-жёлтый,
В нём записка была для меня,
-Рассказать всё о правде жестокой,
как урок эту повесть принять.
Я поэт, и конечно философ,
Знать моральный запрет не по мне!
Не на все я ответил вопросы,
Те, что он задавал при луне.
Кроме просьб и других пожеланий,
Я в конверте нашёл имена,
Документы, как знак завещаний,
И открытку, где он и она.
* * *
Изменено
место действия и конец драмы. Имена, которые я обнаружил в конверте, широко
известны, а люди эти по прежнему живы, если это можно назвать жизнью.
Продолжение следует!
* - звук чёток
Хортов Валерий /Хорт/